Волчек Ирина Евгеньевна
Волчек И. Е., психоаналитически ориентированный психолог Как обвинить и взбунтоваться против инцеста, который реализуется не в действиях, не в прямых телесных контактах, а в символическом смещении позиций? Кэролин ЭльячеффИнцестуозность в отношениях бабушки и ребенка
Итак, в жизни описанных в работе пациентов (двух женщин и одного мальчика) случилось так, что они оказались отданными на воспитание своим бабушкам по материнской линии. И эти бабушки, похоже, абсолютно уверенные в своем жизненном опыте и своей правоте, матери матерей, создали такие непозволительноблизкие отношения с ребенком, где никуда не ушедшая их сексуальность нашла свои способы выражения. Осуществился «материнский захват», и «расцвела» инцестуозная атмосфера, в которой ребенок занял место любовного объекта. А теперь подробнее.
«Когда я родила Тимофея, то была молодая и глупая. И хотя была замужем, но о материнстве всерьез не думала, скорее, и не знала, что это такое. Поэтому мы с мужем поехали отдыхать, когда Тимошке было 4 месяца, и оставили его маме. Так он и остался жить с моей мамой… а ей даже очень хорошо, ведь она одна осталась после смерти мужа… ей хоть не скучно стало. Пришлось ей квартиру недалеко от нас купить…»
Это из беседы с мамой моего пациента Тимофея. Ему 10 лет. Он живет с бабушкой.
Тимофей – серьезный и неулыбчивый мальчик, с трудом выражает свои мысли. Речь у него несвязная, разорванная – говорит кусками фраз.
Основная жалоба мамы, с которой она отдала его на психотерапию, – это то, что он ведет себя не по возрасту, «как дурачок». Несмотря на удовлетворительную успеваемость в школе, он в отношениях с людьми как будто не понимает «простых вещей», говорит ерунду.
В процессе работы выясняется, что Тимофей все делает вместе с бабушкой: готовит уроки, гуляет, ходит по магазинам, смотрит телевизор, даже спит с бабушкой на двуспальной кровати, несмотря на то, что есть другая свободная комната в квартире. Его мать не видит в такой ситуации ничего предосудительного и не собирается забирать мальчика к себе.
Для начала ненадолго остановлюсь на специфике материнско-дочерних отношений, чтобы понять бессознательные причины, в силу которых дочь отдает своего ребенка на воспитание матери.
О взаимоотношениях матери и дочери в психоаналитической литературе написано не так много. Самой значительной и объемной работой на данную тему кажется книга Кэролин Эльячефф и Натали Эйниш «Дочки-матери. Третий лишний». Авторы довольно подробно, с примерами из мировой литературы и кинематографа, расписали и проанализировали сценарии отношений девочек с их матерями вплоть до периода, когда эти девочки вырастают и сами становятся матерями.
Недолгий период жизни женщины среднего возраста, когда ее дочь становится матерью, а она сама бабушкой, как-то незаметно упущен, не раскрыт в этой книге.
Сейчас, думаю, появилась возможность чуть подробнее остановиться и поразмышлять о том, какие процессы разворачиваются в психике «новоиспеченной» бабушки, что происходит у нее в бессознательном, что руководит ее поступками.
«Когда ребенок появляется на свет, первые впечатления матерей – свежеиспеченных бабушек – от своего нового статуса также могут явиться результатом предыдущих ожиданий или опасений. Это событие может быть воспринято ими с жестокостью, с умилением или с юмором, в зависимости от их предшествующего отношения... Стоит заметить, что сама задача – стать бабушкой – не из легких... Сложность состоит еще и в том, что бабушке предстоит вновь пережить вместе с дочерью то, что она пережила когда-то вместе с собственной матерью, когда рожала дочь. Теперь она должна стать матерью матери, которая в то же время остается ее дочерью и которая ранее подчинялась ей или даже, возможно, подчиняется по-прежнему…» (5)
Эльячефф и Эйниш в своем исследовании определяют два основных типа женщин. Первый тип – «матери в большей степени, чем женщины», которые отдаются материнским функциям и своему ребенку, забывая или отодвигая на второй план интересы мужа, себя и все остальное. Такие женщины скорее видят в свое дочери продолжение себя. Обычно они так «сливаются» со своими детьми в единое целое, что не дают возможности и пространства обрести своим детям личностной идентичности.
Второй тип - «женщины в большей степени, чем матери», которые позиционируют своих детей после своих интересов, то есть женщины не способные посвятить себя ребенку даже на первом этапе его жизни. Их дочери растут в постоянной нехватке материнской любви, привязываясь таким образом навечно к матерям своим неудовлетворенным желанием.
Несмотря на то, что они по-разному формируют отношения с дочерьми, и те и другие – женщины, поэтому отношение к дочери, как молодой сопернице, наполненное бессознательной ревностью и завистью, кажется логичным.
«Довольно странно, однако, что определение проекции, которое повсеместно встречается в психоаналитических высказываниях, всегда применяется к детским эмоциям и аффектам – тревогам, страхам, желаниям, ревности. И почти никогда – к родительским. Такая однобокость в интерпретациях неизбежно приводит к натяжкам и оправдыванию родителей, будто они не могут действовать по злому умыслу, а злоумышленниками являются только в фантазиях ребенка» (5)
Итак, дочь молода, полна сил и красоты, сексуальной привлекательности. Она получила ребенка, значит, она полноценна – разве это не повод для зависти, ведь ребенок в бессознательном - всегда подарок мужчины.
«Любовное соперничество между матерью и дочерью, безусловно, представляет собой специфику именно материнско-дочерних отношений», - утверждают Эльячефф и Эйниш.
Принимающая реальность и понимающая мать может допустить ревность, соперничество и зависть к собственной дочери, даже ощутить мимолетно или догадаться об этих чувствах; погрустить о своей ушедшей юности, вспомнить свои мечты и надежды. А затем, вероятнее всего, ее любовь к дочери возьмет верх, и она будет радоваться за своего ребенка. Так она станет бабушкой, принимающей свою «второстепенную роль» в жизни дочери и ее младенца. Такая бабушка будет помогать, советовать, передавать свой опыт материнства ненавязчиво, не критикуя и не подавляя свою дочь.
Женщина же, не смирившаяся с уходом своей молодости, то есть не принимающая реальности, соперничающая с дочерью или относящаяся к своему ребенку как к своей собственности (своему частичному объекту), будет пытаться занять «первую роль» в отношениях с младенцем дочери. Такие матери считают, что только они знают и умеют все делать лучше своих дочерей. Они внедряются в отношения родительской пары и их младенца, не принимая или переоценивая свою роль бабушки.
Франсуаза Кушар ввела термин «захватничество», основанное на нарциссическом злоупотреблении матерями своих детей, и раскрыла особенности таких отношений. (5)
Поскольку женщинам в нашем мире с давних времен недостает независимости, свободы распоряжаться собственной жизнью и возможностей самореализовываться во внешнем мире (за пределами семьи), поэтому возможность удовлетворить свои притязания и самоутвердиться остается только со своим ребенком, проецируя, то есть размещая в нем свою диссоциированную зависимость и беспомощность.
«Собственничество матери по отношению к дочери проявляется прежде всего в жестком насаждении собственной материнской модели, уважении только своих желаний и требованиях делать все возможное для полного их удовлетворения», - утверждала Франсуаза Кушар.
Французские исследователи водят понятие «платонического инцеста» для описания такого рода отношений между матерью и дочерью. Они акцентируют внимание на исключении третьего, то есть отца, из всякого рода взаимодействий. Реальный отец может даже быть, но мать не дает ему возможности хоть что-то определять или значить для дочери. Она «удалила» отца и стала парой, «диадой» со своим ребенком, бессознательно удовлетворяя свои потребности в зависимости.
«Исключение отца в случае платонического инцеста представляет сегодня один из самых опасных рисков и настоящих злоупотреблений со стороны матери… Эти отношения никогда не конкретизируются, то есть психо-эмоциональные парные отношения инцестуозного типа могут формироваться и вне собственно сексуального взаимодействия.» (5)
Выдающийся французский психоаналитик Андре Грин писал: «Для матери инцест естественное явление, хотя бесспорно, она обязана выстраивать барьеры против него. Но эти барьеры не являются незыблемыми и абсолютными». В своей статье «Отношение «мать - дитя», несомненно, инцестуозное» он вспоминает, каким открытием для Фрейда была «глубина фиксации дочерей на своих матерях, глубина, которую он сравнивает с минойско-микенской цивилизацией, покрытой и замаскированной греческой цивилизаией».(2)
«Дочь и мать – они находятся в зеркальной нарциссической связи, в которой подобная говорит с подобной. Между матерью и дочерью, даже когда все протекает нормально, связь никогда не прерывается».(2)
Таким образом, Андре Грин постулирует первоначальную сексуальность, бесспорно инцестуозную, долговременную и постоянную, на протяжении всей жизни.
Разве можно от этого избавиться? Очевидно, нет…
Чуть позже мы обратимся к теме инцестуозности, а теперь вернемся к рождению ребенка у дочери и попытаемся ответить на вопрос: как так случается, что бабушка формирует те самые инцестуозные отношения с ребенком своей дочери.
Итак, напомню, что ребенок наделен очень богатым символическим смыслом в бессознательном женщины. Ребенок – это то желанное, что девочка мечтает получить от отца в Эдипе, удаляя свою мать, как соперницу.
Известно, что у родивших матерей с новой силой вспыхивает собственный Эдип. Рождение ребенка в семье вообще активирует Эдипову ситуацию у каждого, кто находится в окружении. И бабушка – не исключение. Очень вероятно, что ее положение не менее, а может быть и более сложное в силу множества противоречивых чувств и к своей дочери, и к новорожденному ребенку.А если еще рожденный ребенок – мальчик, то желание иметь его, как желанный фаллос, обостряется как у матери, так и у дочери.
Так случилось и в жизни моего пациента Тимофея. По словам его матери, для бабушки он является смыслом всей ее жизни.
«Она его безумно любит…» - говорит мать Тимофея про его бабушку.
«На самом деле такие матери более или менее охотно признают, что это в порядке вещей, – когда их дочери «отдают им своего ребенка». Они путают дар, помогающий им продлить взаимосвязь, которой они соединены с дочерью и «долг благодарности», который состоит в том, чтобы получить ребенка от мужчины и вписать его сразу в две семейные линии, а не только в том, чтобы просто подарить ребенка своей матери» (5)
Полагаю, что получив разрешение от дочери забрать ребенка себе, бабушка обретает счастье, триумф, исполнение всех бессознательных желаний. Возможно в силу этого бессознательного триумфа и сопутствующего ему колоссального чувства вины, часто бабушки с особым рвением и ответственностью принимают на себя материнские функции в уходе за младенцем.
Здесь же хочется вспомнить один цыганский обычай.
Цыганская женщина после 50 лет, у которой закончился климактерический период, становится как бы «святой» - очень важной в жизни общины. Ее мнение приобретает вес, к ее словам прислушиваются, ее начинают считать значимой и мудрой. Соответственно, ее начинают допускать к решению любых возникающих проблем в семейных парах, и к активному воспитанию детей.
Вероятно, это происходит потому, что цыгане уверены в том, что у такой женщины уже прошла сексуальность, она больше не соблазнительна и не соблазняющая. То есть, она не является больше опасной, способной навредить, какой считается молодая женщина – возбуждающей, эмоциональной, непредсказуемой, неразумной.
Думаю, что возможно, нечто подобное могут испытывать женщины после 50 лет. Это случается, вероятно, если их активная сексуальная жизнь уже реально сходит или сошла на нет (по различным причинам), и тогда они чаще всего уверены в «чистоте своих помыслов».
«Что это твой психолог бред какой-то несет, что бабушке с детьми спать нельзя! Бабушка никогда ребенку не навредит!», - передает Тимофей слова своей бабушки.
Абсолютно уверенная в своем жизненном опыте и своей правоте бабушка, «впадает» в такие «диадные» отношения с этим ребенком, где никуда не ушедшая сексуальность находит свои способы выражения. Тогда и расцветает с новой силой инцестуозная атмосфера, в которой ребенок занимает место любовного объекта.
Ни о каких правилах и законах здесь речи не может и быть: можно спать вместе, есть из одной тарелки, носить общую одежду…
Так «расцветает»инцестуозность.
Пациентке Анне 31 год. На первичном интервью она сообщила, что у нее проблемы с коммуникацией. Люди ей не нужны и не интересны. Большинство из них она считает глупыми, наглыми и пользующими друг друга.
Анна родилась в результате незапланированной беременности, когда ее мать была студенткой и жила вдвоем со своей матерью. Бабушка Анны сразу взяла все заботы по уходу за младенцем на себя, отправив свою дочь жить в общежитие института.
Очевидно, что здесь мы наблюдаем реальное устранение соперницы-дочери матерью.
Эта же бабушка впоследствии рассказывала Анне, что ее отец был недостойным человеком. То есть, бабушка не одобрила выбор дочери, не позволила паре быть вместе. По словам пациентки, первое время ее отец приходил к своей дочери, но не мог с ней играть (это бабушка впоследствии рассказывала внучке). Поэтому бабушка решила, что «лучше никакого отца не надо, чем такого бесполезного», и перестала его впускать.
Так вот, бабушка Анны получила желанный фаллос, удалила соперников, и стала пользоваться ребенком безраздельно. О своем дедушке пациентка не знает, был ли он вообще. «Третий» стерт окончательно, нет даже его следа.
Очевидно одно – бабушка создала со своей внучкой «всемогущую симбиотичекую диаду», внутри которой все идеально, и которой больше никто не нужен. Пациентка идеализирует детские годы, проведенные с бабушкой, и говорит, что вернулась бы туда не раздумывая.
Чтобы наконец-то подойти к темеинцестуозности, необходимо прояснить три понятия «эдипов комплекс», «инцест» и «запрет».
Натали Зальцман пишет: «Вовсе не через понятие инцеста мы можем подойти к тому, что Фрейд назвал комплексом Эдипа, а через понятие табу, затем – запрета. Запрет появляется лишь с момента, когда он налагается на сексуальную любовь ребенка к каждому из родителей, и тогда этот запрет принимает психическое качество нарушения преступного эротического свойства, достойного осуждения, от которого ребенку придется отказаться».(3)
Именно введение запрета на либидинозныевлечениия приводит ребенка к принятию себя как третьего лишнего в «эдиповом треугольнике», к принятию родительской пары, давшей ему жизнь, к переживанию собственной амбивалентности в отношениях с родителями и, следовательно, к отказу от инцестуозного влечения и к гореванию из-за этой потери.
С разрешением Эдипова комплекса в жизнь ребенка вводится принцип реальности, на основе которого заканчивает формироваться психическая структура с развитым Сверх-Я, полоролевая идентичность и мораль.
То есть запрет на инцест и его принятие становится решающим в развитии психики человека.
А если запрет не вводится родителем?
Натали Зальцман пишет: «Запрет не является данностью, чем-то существующим изначально…Запрет есть потенциальная возможность». (3)
Ведь понятно, что не от младенца же должно исходить это условие – удержание табу или запрета. Нарушение запрета случается только по согласию взрослого, не признающего закона и правил, и потакающего желаниям своего «внутреннего» ребенка.
Именно с отсутствием запрета в отношениях устанавливается инцестуозность. Вводя это понятие Поль-Клод Ракамье, исходил из ситуации не реального инцеста в семье, а осуществленного фантазийно, внутрипсихически. Это случается, когда вокруг ребенка создается такая атмосфера или поле, в которой происходит сексуальное соблазнение ребенка взрослым, нарциссическое слияние в «диаду», где нет места третьему, где разыгрываются отношения, не ограниченные запретом на инцест.
Андре Грин обращает внимание на то, что говоря об Эдипе и фантазийном инцесте (то есть об инфантильной сексуальности) чаще «концентрируются на инцестуозных желаниях сына к матери. Тем самым происходит пренебрежение обратной связи от матери к ребенку (независимо от пола), чувственной связью..» (2)
Никто не спорит, что «инцестуозные желания существуют у ребенка, и они сильно подкреплены матерью, влюбленной в своего ребенка.» (2)
Значит именно на матери лежит ответственность за поддержание запрета , на удержание границ – своих и своего ребенка.
Изначально каждая мать создает «симбиотическое единство» с ребенком, на основе взаимного соблазнения.Эта «всемогущая диада» жизненно необходима младенцу на самом раннем этапе, поскольку мать создает барьер от перевозбуждения, что помогает ребенку пережить собственную беспомощность и просто выжить. Но всему есть предел, и разумная мать начинает постепенно фрустрировать ребенка в его желаниях. Она не может беспрерывно удовлетворять все его нужды. У нее есть мужчина, с которым она обрела этого ребенка. В идеале это отец ребенка, и она временами уходит к нему, в свою пару. То есть мать помогает ребенку выйти из симбиотической связи, отпускает в жизнь, принимает его отделение-сепарацию.
А если у матери (в нашем случае –бабушки) нет места для мужчины, то тогда ребенок занимает это место. Третий удаляется из Эдиповой триангуляции, остается диада, из которой вырваться невозможно, и которая ведет к симбиотическому психозу.
«Психозы редко возникают из-за запрета (или из-за его нарушения), чаще, наоборот, из-за его отсутствия». (1)
Такие матери/бабушки отрицают свои сексуальные чувства в отношениях с детьми: они оставляют их в своей постели надолго после младенчества.
Обычно ребенок заявляется ими как смысл жизни, и мужчины им не нужны. Они близки со своими детьми, как подружки стирают в отношениях разницу в возрасте, контролируют детей как свою собственность.
В диаде нет пространства – отношения очень близкие, даже удушающие.
Плотская телесная связь удерживает крепко и не отпускает, поскольку происходит из первичной инцестуозной связи с матерью. (2)
Третья пациентка Мария, побудившая меня размышлять на заданную тему, рассказывает: «Мой психоз случился, когда я лежала с бабушкой на постели. Постель стала раскачиваться и мне стало страшно. Оказывается, это была моя галлюцинация».
Марии 36 лет и у нее диагноз «шизофрения». Ее тоже воспитывала бабушка по материнской линии, с которой у Марии связаны самые сильные чувства и переживания. Бабушка одевала ее в свою одежду и так отправляла в школу, где над девочкой все смеялись, потому что на ней была одежда 52-го размера. Бабушка контролировала внучку постоянно и во всем, не разрешала проявлять чувства и эмоции. Грустить, плакать, радоваться и смеяться бабушка считала вредным и ненормальным для девочки. Спала Мария до своего замужества в 18 лет с бабушкой, потому что всего боялась, а бабушкино присутствие ее успокаивало.
Эта ее галлюцинация в постели с бабушкой явно была результатом ненормальной, непозволительной близости взрослого и ребенка.
В.А.Потапова в своей статье пишет: «Мать, не принимающая естественные процессы сепарации, блокирует развитие внутрипсихического пространства ребенка, порождая симбиотический психоз».
Такая мать сама является неотделившимся ребенком, на место внутреннего родительского объекта помещается появившийся младенец. Расстаться с ним, отпустить его невозможно.
«Инцестуозный конфликт не может произойти без активного участия матери, без активного ее соблазнения, использования ребенка как «объекта для себя», как свое нарциссическое (неразделимое) продолжение». (4)
Если при Эдипе конфликт всегда имеет трех участников – родителей и ребенка, то в симбиотической диаде – конфликт в желании и невозможности сепарации. Отца нет, он не впускается в отношения. «Третьему» нем места!
Обычно в таких отношениях «всемогущая» мать несет в себе «все наследие предшествующих поколений», передавая по наследству горе, потери, секреты и травмы, о которых молчат.
Именно поэтому Ракамье говорил об ант-Эдипе, подразумевая не только то, что противопоставляется Эдипу, но и то, что предшествует, то есть исходит из предыдущих поколений.
«В основе может быть история, связанная с реальным предком, потеря значимого объекта в прошлом, например, собственного отца и продолжение отношений со свои ребенком как компенсации утерянных или желаемых отношений со собственным отцом». – продолжает В.А. Потапова.(4)
Однажды Тимофей лег на кушетку как взрослый, остановив игру, и заговорил «другим» голосом. Он рассказывал историю любви своего дедушки, которого никогда не видел и не знал. Бабушка рассказала ему эту историю несчастной любви своего мужа к однокласснице. И мальчик был очень сильно озабочен, потому что был уверен, что его ждет тоже самое в жизни.
Получается, что бабушка создала такие особые отношения с внуком, что Тимофей реально занял место умершего дедушки – он спит на той же двуспальной кровати с бабушкой, где спал его дед.
А как можно ребенку отказаться от совместного сна, телесной близости, дающей так много возбуждения, вытесняемого и отрицаемого взрослым человеком.Очевидно, что и бабушке выгодно оставаться в таких отношениях, где ребенок заполняет пустоту от утраченного объекта. Она вряд ли отпустит внука из своего «материнского захвата».
«Если эти отношения продолжаются дальше, то такая пара все больше и больше разъединяется с окружающим миром, внешний мир с его либидинальностью, влечениями отвергается, и такая пара, такой симбиоз работает против жизни…Возможно, патоморфоз психических расстройств в сторону пограничных, маломентализированных в том числе может быть следствием злокачественных нарциссических интеракций с первичным объектом». (4)
Самое ужасное, что там, где обычно«правит»инцестуозность–там нельзя думать, мечтать, фантазировать.
Остается только возможность отреагировать и проживать все запретное, сексуальное в реальных отношениях.
Запрет на инцест сменяется запретом мыслить.
А если о былой потере нельзяговорить и думать то, соответственно,ее невозможно прогоревать, поэтому этот потерянный в поколениях объект помещается внутрь, икорпорируется. И тогда расстаться с ним невозможно – тогда ребенок становится заложником, восполняющим эту потерю бессознательно. Ребенок становится частичным объектом для удовлетворения бессознательных желаний взрослого.
Личностные границы стираются, идентификация нарушается, идентичность не сформировывается, развитие останавливается.
Может быть поэтому Тимофей не понимает «простых вещей», ведет себя как дурачок, по словам мамы.Хочется спросить ее: «Что он должен понять? Что он является дедушкой для бабушки или отцом для матери?»
Про умершего деда Тимофей практически ничего не знает. Единственную историю о его несчастной любви он услышал от бабушки и «присвоил» ее себе.
Чтобы разрешить свои проблемы пациенту необходимо построить «здоровые» отношения с аналитиком, «пережить» Эдипальную ситуацию в психотерапии, «связать» и осознать события и отношения в своей семье, создать свою «новую историю», с осознанием разных переживаемых чувств и желаний. Только тогда может состояться личностное развитие.
Как же быть ребенку, если до Эдипова конфликта его не допускает взрослый, если бабушка заботливо и «любовно» удерживают его в диадных, симбиотических отношениях?
«Почему моя мама никогда не говорит и не скучает по своему отцу?,- спрашивает Тимофей психолога, -«Она живет так, как будто его никогда не было. Разве так можно?»
Ребенок пытается вырваться из этой возбуждающей инцестуозной связи. Есть ли у него шанс?
Я надеюсь на это. Работа продолжается…
Закончить свои размышления я бы хотела короткой, но емкой цитатой ФрансуазыДальто:«К сожалению, зрелая материнская любовь встречается крайне редко…»
Литература
© Ассоциация " Просто Вместе".